Земную жизнь пройдя до половины… Ко дню памяти Высоцкого

Не знал Высоцкого, не любил, не слушал.

*

Мне, молодому хиппарю, пёплу, был он неинтересен.
Но чем бы я ни занимался, он всегда тёрся где-то рядом –
вечно занятым «07»; р-рубленым рваным рыком,

чуть з-замедленным заезженной плёнкой
и пародируемым старшими пацанами
из настежь открытых окон пьяных хрущоб; –
воплями, сдобренными расстроенной гитарой

и грудным бабьим басом, ярко-громким,
измождённым невозможностью что-то изменить в её жизни:
лишь бы «этот» не пил, воя под один аккорд про баню и коней…

Он никому не навязывался, врываясь в дом вместе
с прихваченным откуда-то сыном магнитофоном;
и даже отец, любитель оперы, когда услыхал
кайфо́вые песни из «Бегства мистера Мак-Кинли»,
сказал: «Может ведь, ну ведь может не хрипеть!»
Подумалось: «А зачем тогда хрипел?..»
Поздней понял: я и сам тогда корчился,
сипел до боли, до тошноты, подражая не ему,
кому-то другому, «из-за бугра» – это был мой Ответ.
И получается, мы пели-отвечали в унисон.

…А сейчас послушайте:

истинно великие судьбы, вплетаясь в наши с вами чувства,

делают людей более терпимыми и расчищают дорогу, ведя к свету.
Они плевали на закон во имя свободы и пели о всеобщем молчании,
удивляя окружающих непредсказуемой дерзостью,
уча смеяться над собой.
И хочется спросить: как же быть нам, сегодняшним,
хлебнувшим торжества закона и послушания,

пару-тройку войн, равно как пару сроков,
приведших в новое рабство
новой капиталистической формации,

ежели усмирить обкуренного вурдалака за рулём
можно только одним способом – у…ть?!
Вурдалака-чинушу, харкающего в лицо ветерану Великой Отечественной – ?..

«Белого» дилера – ?..

Пьяного мента-вурдалака – ?..
Педофила – … и т.д.

…И дохрипели до «сегодня».
Он – бронзовыми фильмами и памятниками,
Я – белой горячкой и забытыми аккордами,
непрестанно себя коря, до неистовой печали,
всё ли сделал, чтобы отец тогда не умер.

А ведь его сын переживает наверняка о том же.

Мы, добравшиеся до «злобного ныне» Онегины 70-х,
не в силах исступлённо крикнуть своему отцу:
«Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы!» –
Они-то как раз и не признали и не дрожали! А вот мы…
Всё получилось наоборот.
Ведь это отцы вытащили нас «оттуда».
Они, любящие оперу и блатноту,
хрипя надсадно, в лагерях и на воле сдвигали солнца и светила,

переворачивая-перелопачивая комедию бытия,
отнюдь, к сожалению, не божественную, с ног на голову.
И вместо того, чтобы подруливать к счастливому концу,
мы лишь по-дантовски резюмируем нечто

не начатое, неопределённое и непрожитое:
«Земную жизнь пройдя до половины,
я очутился в сумрачном лесу…»

Не нравились тогда его песни – у меня были свои кумиры.
Минуло время, и странным образом воцарилось

вовсе не молчащее ощущение,

что мысленно разговариваю его словами,
выковыривая потерянные ноты из проржавленных струн,

чего-то недопонимая в происходящем:
«Найдя стократно вытертые ленты,
я хрип твой разбираю по слогам».

*

Вот мы и встретились.
Ты – всё тот же. И я – замызганный советской пылью мальчонка, ставший уже намного старше того тебя, из благословенных 1970-х... Вечная память!